Из дневника военного корреспондента
Мы редко пишем о своих собратьях по перу. Не принято. Забываем, что во многом благодаря журналистам военной поры мы сегодня можем знать подробности военных операций. «Флотские газетчики работали не за страх, а за совесть, – писал знаменитый подводник, Герой Советского Союза вице-адмирал Григорий Щедрин. – Они ходили в боевые походы. Например, у нас на подводном соединении частым и желанным гостем был корреспондент газеты «Красный флот» Алексей Петров. Он участвовал в походах гвардейской К-22. Всегда встречал каждую возвращавшуюся с моря подводную лодку. Как правило, утром его материал мы уже читали в газете».
Мне удалось разыскать фронтовой дневник военного корреспондента с записями о походе подводной лодки К-22 в марте-апреле 1942 года. Вот лишь некоторые эпизоды из него.
Под носом у врага
«20 марта. Встал в 7 часов. Тихое зимнее утро. Весной и не пахнет. Она где-то далеко на юге. Небо покрыто серыми тучами. Местами разрывы – прозрачно-голубые озерки. Подводный крейсер плавно отходит от пирса. Горизонт чернеет и чернеет. Ветер усиливается. Падает редкий мелкий снег. Стороной проходят снежные заряды.
Командир лодки, попыхивая тяжелой трубкой, озорно щурит глаза и чему-то улыбается. «Был однажды смешной случай со мной, – говорит он, не вынимая трубки изо рта, – на Балтике. Служил я на линкоре…»
Котельников круто повернул голову в сторону рулевого. Суровая тень пробежала по лицу. Он заметил что-то неладное в действиях своего помощника: «Старпом! Куда разогнал?! Не видишь, берег под носом?! Боцман! Лево руля!».
Из архива. Виктор Котельников с мая 1941 года командир подводного крейсера К-22. В декабре 1941-го его лодка потопила два транспорта противника. На минах, поставленных К-22, подорвался еще один. В январе 1942 года экипаж потопил еще два транспортника и сторожевик. Котельников был награжден орденом Ленина. В конце 1942-го он стал командиром дивизиона подводных лодок. В феврале 1943 года капитан 1-го ранга Котельников вместе с экипажем К-22 погиб в море. В мире подводников морской офицер был такой же яркой и значительной фигурой, как Магомет Гаджиев.
Быстро успокоившись, командир весело блестит глазами и продолжает начатый разговор: «Однажды ночью иду по палубе линкора, а в руках посуда. Темно, ног своих не видно. Какой-то рассеянный кочегар забыл задраить горловину, и я вместе с посудой провалился в угольную яму».
Вспомнив свой полет в яму, командир заразительно смеется. Хотя из утробы линкора тогда извлекли его сильно помятым и без памяти.
Лодка кружит в Кольском заливе. Сигнальщик – высокий краснофлотец, одетый в черную шубу и черную ушанку, круто задирает голову, пытливо всматриваясь в хмурое небо: нет ли там чего? Комендоры возятся с пушками. Застыла смазка и плохо работают замки.
Сегодня наблюдал, как выглядят прибрежные скалы. Когда небо покрыто серыми тучами (редкие разрывы), и солнца не видно. Лишь лучи его, прошедшие через строй облаков, озаряют землю. Там, где они упали, снег отливает солнцем. На расстоянии 25–30 кабельтовых люди на берегу заметны хорошо – черные толстые палочки на фоне белого снега.
Обед: зеленый борщ (кто-то назвал «весна»), консервированный щавель, лапша с мясом, чай (канадский желтоватый, сухое молоко – наше), компот (консервированные фрукты).
26 марта. Сильный ветер гуляет по небольшому заливу. Падает снег. Небо мутное, низкое. На катере прибыли командир и комиссар соединения. Ставят боевую задачу. В 19 часов уходят. Все торопятся. На прощальный ужин пришли командиры других лодок. По-флотски прощальная, напутственная чарка. Кто-то поднял над стаканом руку и показывает четыре пальца: четыре немецких корабля на дно пустить.
Прощались, целовались, жали друг другу руки. Лодка отошла от борта «Умбы». На соседних кораблях подняты сигналы «Желаем счастливого плавания». Курс «0». Мы идем к вражеским берегам.
28 марта. Погрузились в 5 утра. Ходим на глубине вблизи вражеских берегов. Акустик прислушивается к морским шумам, где-то рядом на полном ходу промчался вражеский миноносец, затем донеслись шумы винтов охотников. Их было четыре. Катера-охотники взяли нашу лодку в квадрат и преследовали ее целый день. Сбросили в море 74 глубинные бомбы. Их разрывы хорошо слышны в отсеках. Впечатление такое, как будто кто-то стучит кувалдой по стальному телу подводной лодки. Удары то сильнее, то слабее в зависимости от расстояния, на котором сброшены бомбы. Приказано соблюдать осторожность. Люди мягко ступают по настилу отсеков. Обутые в мягкую обувь – валенки.
Первый раз слышу разрывы бомб. Временами мне становится жутко.
9 апреля. В 6 часов утра шифровальщик краснофлотец Клепиков подал командиру радиограмму: «Фиорде Н. подорвалась на мине Щ-421 (краснознаменная). Немедленно окажите помощь. Отбуксируйте (если возможно). Спасите людей. Комфлота».
Комиссар подлодки старший политрук Герасимов пошел в отсеки. Разъяснил командирам, краснофлотцам обстановку: «Перед нами поставлена задача выручить товарищей из беды, спасти их жизнь и лодку, утопившую восемь фашистских кораблей».
Без лишних слов личный состав принялся готовиться к выполнению сложной задачи. Боцман Кононов готовит аварийный материал, подходящие тросы. Радисты включили радиоприемный передатчик (УКВ).
Спасите наши души
На море высокая волна, снежные заряды, зюйд-остовый ветер. В отсеках разрежение – дизели поглощают огромные массы воздуха, который со свистом врывается в рубочный люк. Потерпевшая лодка очень близко от берега, ее могут обнаружить корабли противника. С нашего мостика уже видны берега. Боевая готовность номер один. В 9.45 пришли в точку. Начали поиск. Курс – 305 градусов. За морем наблюдают все, кто не на вахте. Даже в боевой рубке у командирского перископа сидит краснофлотец Заикин и непрерывно смотрит в него.
Ложимся на курс 91 градус. У командира лодки на груди на ремне бинокль. Он досадует: «Черт! Лодка где-то рядом, а вот попробуй найди».
«Справа по курсу 20 черная точка!» – кричит сигнальщик с мостика. «Быть готовым к срочному погружению», – реагирует командир.
Что за точка, может быть, противник? Две белые сигнальные ракеты. Одна зеленая – запрос.
Ответ – одна зеленая, две белые. Наши. Идем на сближение.
Черный, высокий в тумане вражеский берег рядом. Лишь бы не заметили. Наша лодка под электромоторами подходит к «Щуке».
11.45. Взяли на буксир Щ-421. Начали буксировать – буксиры рвутся. В 12.00 завели вторично два буксира. Пробуем двигаться под электромоторами. Аварийная «Щука» не имеет собственного управления. Виляет из стороны в сторону. Буксиры вытягиваются, как струны. Дрожат от напряжения. Вырвало кнехт правого борта (у нас).
Вот-вот могут нагрянут корабли и самолеты противника. Они дома, а мы далеко от своей родной земли. И вот словно накликали. Показались корабли противника и самолет-разведчик. Арттревога. Люди с Щ-421 прыгают на площадку горизонтального руля нашей лодки, затем в рубочный люк.
В 13 часов Щ-421 потоплена торпедой. Одной из кормового аппарата с дистанции двух кабельтовых. Как это произошло?
Командир БЧ-5 Славинский последним пришел с лодки перед ее потоплением. Он спустился вниз, обошел все отсеки – не осталось ли кого? Молчаливый постоял на мостике. Лицо желтое, состарилось, черные упрямые брови дугой опустились над впалыми глазницами.
Помощник командира лодки Каутский заносил в вахтенный журнал все события, происшедшие на его погибающем корабле. Колышкин не хотел уходить с обреченной на гибель лодки. Он одиноко стоял на мостике: «Я остаюсь!». «Именем Военного совета прошу вас покинуть корабль, – прокричал ему с мостика Котельников. – Мне приказано спасти всех людей. Лодку уничтожить, не подвергайте нас опасности».
Колышкин колебался. Затем нехотя пошел на нос и как мальчик прыгнул на площадку горизонтального руля. Торпеда вышла из кормового аппарата. Пенный след связал К-22 с Щ-421. Столб воды. Клубы дыма, осколки. Когда дым рассеялся, корабля уже не было видно. Колышкин снял шапку, и слезы потекли по потемневшему от горя лицу. Шапки сняли и все остальные, находящиеся на мостике.
Спустились в отсек. Колышкин закрылся в каюте с командиром и долго сидел, понурив голову. Грустно вздыхал».
Чтобы опубликовать все записи, которые ежедневно вел флотский корреспондент, не хватит нескольких газетных полос. В дневнике много интересного. Описание работы многих подводников, размышление о прочитанных книгах, репортаж об атаке и потоплении вражеского транспорта, о бомбежке подводной лодки. Реплики, высказывания подводников. Выходя в боевые походы, корреспондент реально рисковал жизнью.
Не могу не привести запись, которая объясняет, почему материал, собранный в дневнике, Петров так и не смог использовать в те далекие дни.
«10 апреля. Только сошел на пирс, и мне сообщили очень неприятную новость. Это самое тяжелое наказание, которое я испытал в своей жизни. За что только? Вот этого никак не пойму. Приказ исполнится. Буду стараться работать лучше. Хотя к этому стремился всегда. А. П.».
Что же за взыскание понес газетчик в день возвращения К-22 из боевого похода? Ответ на этот вопрос нашел в воспоминаниях товарищей Алексея Петрова.
Старший политрук Петров с начала войны несколько раз обращался к начальнику корсети «Красного флота» Когтеву и редактору с просьбой разрешить выйти в боевой поход на подводной лодке. Разрешения не последовало. Несколько позже, в марте 1942 года, уже не ставя об этом в известность своих начальников, он ушел в море с Котельниковым.
Руководство газеты оценило этот поступок жестко, последовал приказ: старшего политрука Петрова переаттестовать в интенданты со снижением в звании на одну ступень и направить в распоряжение Северного флота. Петров, как видно из дневника, был обижен столь суровым наказанием, но выводы, достойные военного человека, сделал: «Приказ исполнится. Буду работать лучше». Что тут сказать? На войне, как на войне. Есть инструкции, а есть реальная жизнь.
Подводники пригрели опального корреспондента. Более того, добились награждения его орденом за реальное участие в боевых походах и временно пристроили в свою многотиражную газету. А с конца 1942 года Алексей Петров стал спецкором газеты Северного флота «Краснофлотец».
Уволившись в запас в звании капитана 2-го ранга, Алексей Иванович Петров остался в родной газете, как говорится, на гражданских хлебах, работал в отделе писем. В 1963-м, находясь в отпуске, в возрасте 51 года скоропостижно скончался. А его пахнущие морем и порохом строки из боевых походов оказались бессмертны и до сих пор живут.
Валерий Громак, капитан 1-го ранга
Свежие комментарии